Главная

Напишите мне

Ф.Б. Белелюбский

 

РОССИЯ И КИТАЙ

В ГЛОБАЛЬНОЙ СИСТЕМЕ КООРДИНАТ

 

Из философских поисков идеального образа вселенной, из сферы частных наук (макросоциологии, геополитики, разработки теории всемирной истории, экономики и цивилизационного движения, а также иных дисциплин) к концу XX в. эмпирически, стихийно, необъявленным образом выделилась, сгруппировалась и приобрела неявные структурные признаки новая научная дисциплина — глобалистика (системный анализ всемирной составляющей общечеловеческого бытия). Она есть:

§       и органичная часть совокупного социального познания,

§       и его автономная отрасль со специфическими методами (в частности, аккумулирующими общественно-значимые результаты трудов естествоиспытателей).

Глобалистика приобретает приоритетный, лидерский характер по отношению к иным локальным научным дисциплинам, также обладающим общегуманитарным началом. Производимые в её рамках систематизация планетарных проблем и поиск их решений привлекают к ней значительный общественный интерес, перехлёстывающий рамки обособленных «цехов» профессиональных учёных. Тем не менее, вопреки накалу страстей, возникающих на шумных презентациях, глобалистика на самом деле остаётся пока лишь скорее междисциплинарным научным направлением («ездой в незнаемое», «Диким Западом» слабо организованной совокупности наук), чем регулярной исследовательской дисциплиной. Уже отмечалось становление и новой всемирной со­циальности, и нового качества её познания[1]. Но возникает (и усиливается по мере накопления мыслительного материала) осознание несовершенства, «размытости» понятийного аппарата, используемого соучастниками этого «прорывного» исследования[2]. В.В. Михеевым предприняты интересные опыты упорядочения средств выражения глобалистики[3]. Но ей предстоит ещё обрести свою парадигму.

Такая же проблема существует и для регионально-ориентированных комплексов научных дисциплин. К примеру, Ю.И. Матвиенко обоснованно ставит вопрос о создании интегральной парадигмы (т. е. принятой научным сообществом системы понятий, справедливо ссылаясь на Т. Куна[4]) в целях выработки стратегии для России[5]. В том-то и трудность. Наша страна прочно вклинилась в систему всемирных связей. Уже невозможно построить какой-то «изолят», герметически закупоренную, стерильно чистую от внешнего воздействия «русскую идею» (или, как выражается А.И. Неклесса, «российский проект»[6]), не связывая его судьбу именно с познанием миропорядка. Сегодня всё более очевидна ущербность попыток феноменологического, партикулярного (а для тех, кому в тяжесть научное словоупотребление, — «удельного») подхода к осмыслению судеб Отечества. Возникла новая устойчивая иерархия смыслов: в основе — «планетарный», а «страновой», «региональный», «цивилизационный» способы анализа — не самодовлеющие, а (постепенно) производные, дополняющие подходы (и не больше, и не меньше). В иных вариантах любые (даже самые изысканные) духовные свершения обречены на пребывание в сфере лишь обыденного, пусть группового или даже массового сознания (вне рамок регулярной науки).

Построение общей теории глобалистики — дело долгое, трудоемкое и, честно говоря, мало результативное в ближайшее время. Но принципиальная необходимость поиска такой парадигмы становится очевидной. Создание единого понятийного аппарата предполагает:

▲      Признание лексических единиц, используемых ныне в глобалистике, своего рода символами (на данном этапе поиска общей теории). Их содержание фактически, явочным порядком по-разному «подставляется», наполняется в зависимости от избранных авторами цивилизационных, региональных, социальных и политических предпочтений, ценностных ориентаций. Внутридисциплинарной системной потребности в упорядочении производства нового знания (на новой стадии исследований) стабильно противостоит множественность разнонаправленных, разноуровневых творческих импульсов, порожденных не ординарными, не рядоположенными социо-культурными ситуациями. Это — не недоразумение, не логическая ошибка, не свидетельство ограниченности творческих потенциалов приверженцев новых идей. Такова жизнь. Иначе быть не может. В мирохозяйственную систему в течение длительного времени включаются общества, обладающие, по верному наблюдению М.А. Чешкова, различными «историческими формами социальной организации» и «историческими типами социальности»[7] (можно было бы добавить: и стадиями цивилизационной общности и общественной организации). В разнокачественных сообществах людей не могут возникать однотипные ценностные ориентации, идеи, поступки. Они обязательно не совпадают.

Строгий порядок, целостность не характерны для и нынешних центров глобального мироустроения. На различных слоях их внутренней структуры порождаются многообразные формы социального поведения и их мотивации. Возникает сложная, многоуровневая полифония диалога (совмещенного с противоборством), полиморфного «центра» и полиморфной «периферии» (представляющих собой бесспорно различные качественно определённые социальные реальности). Поиск возможности межкультурных контактов, взаимоузнавания и взаимопонимания, диалога — один из основных несущих конструкций будущего храма глобалистики.

Усложняет поиск позитивных ответов на ожидания людей многообразие и скорость изменения самого предмета исследования. Ведь необходимо учитывать разнокачественные элементы: реальную динамику и воздействие глобализации на общество и природу; неритмичные вызовы всемирных интеграционных и дифференционных процессов; разработку социальных целей (идеалов), а также путей и средств их достижения. Всё — в рамках глобалистики. Как правильно отмечает В.И. Толстых, «это, подчеркнем, проблема не терминологии и дефиниций, а самоопределения человечеством своего местоположения и состояния в историческом пространстве и времени»[8]. Глобалистике еще не скоро предстоит стать строго формализованной научной дисциплиной. В этом, возможно, и состоит ее очарование.

Социальное познание и раньше встречало неменьшие трудности при анализе других проблем. Не исчезла его объясняющая, а подчас (при определенных условиях) и преобразующая способность. И сейчас она объективно существует. Только необходимость осознанного преодоления терминологической путаницы будет побуждать авторов к более пространному, чем обычно, объяснению смысла использованных ими лексических единиц (пояснять, что именно они «говорят прозой», а никто иной).

▲      Выделение двух уровней (смыслов) понятия глобализация:

1. Объективной естественно-исторической реальности, социальной стихии, неподвластной одномоментным индивидуальным или массовым эмоциональным побуждениям.

2. Субъективного социального действия, направленной социальной практики, социальной инженерии (включая, как частность, их внешнее оформление — дипломатию).

На первом уровне можно отметить два типа социального движения:

1.1. Конструктивные, прогрессивные процессы сближения и сотрудничества народов в экономической, технологической, цивилизационной и экологозащитной сферах. Цивилизационные «механизмы» на всех континентах по-разному вырабатывают устойчивость настроений толерант­ности и комплиментарности по отношению к иным культурам, этносам, религиям и обычаям. Но базис неотвратимого интеграционного движения далеко не сводим к социально-психологическим факторам. Он состоит из гораздо более прочных реалий — процессов формирования «мировой системы производительных сил», «мировой системы технологии», «мировой системы потребностей» (все три формулировки принадлежат В.В. Крылову[9]), становления системы экологической защиты земного шара, реально существующего глобального информационного и культурного пространства и, наконец, всемирного рынка в его цивилизованных формах. Совокупность этих оснований создает предпосылки будущего органического единства человечества. Вместе с ними сосуществуют.

1.2. Деструктивные, реакционные процессы дифференциации поляризации уровней развития и качества жизни различных народов и даже континентов, разрушающие интегративное начало общечеловеческого бытия. Их источники— гегемонизм, монополизм, глобализация криминала, внеэкономические методы присвоения. Они порождают региональные очаги попятного социального движения, стагнации, более того — ускорение отставания, глубины разрыва между бедностью и богатством народов[10].

Интерпретация действительности затрудняется расхождениями в применении даже ключевых терминов — «глобализация» и «модернизация». В обыденной речи их подчас отождествляют, употребляют как синонимы. Однако, слово «модернизация» вовсе не идентично слову «глобализация», определяя лишь один из локальных и вовсе не обязательных ее аспектов. Понятие «модернизация» несет ограниченную по сравнению с понятием «глобализация» смысловую нагрузку. Вместе с тем, у терминов «глобализация» и «модернизация сходная функциональная судьба: произвольное и противоречивое использование.

Исторический опыт опрокинул представление об однолинейном, поступательном развитии человечества, восходящее к теориям французских просветителей XVIII столетия. Их «весёленький прогрессизм» (термин, использованный давным-давно на семинаре молодым Е.Б. Рашковским) по-прежнему находит отзвук в сердцах наших современников, вопреки очевидности, противоречащей одномерному бодрячеству.

Для понимания проблемы пора спуститься с высот абстракции к другому уровню познания. Рассмотрим предварительное эмпирическое обобщение некоторых итогов развития за последнее десятилетие инфраструктуры двух стран — России и Китая. Они связаны общей исторической судьбой. Каждая из них совершила переход от социально-экономической организации, которую обычно называют «командно-административной системой» (по моему мнению, предпочтительнее — «мобилизационно-распределительной») к иному, товарно-денежному типу общественных отношений. Отметим результаты России[11]:

 

Данные подобраны именно по РСФСР и РФ (в тех же границах), а не по СССР и РФ. Вышеприведенная статистика, как видим, означает: сокращение перевозки грузов железнодорожным транспортом в 2 раза, автомобильным — в 5,2 раза, морским — в 4,7 раза, внутренним водным — в 5 раз, воздушным — в 2,8 раза, а также сокращение почтовой переписки в 4,5 раза, распространения периодической печати — в 9,6 раза, перевозки посылок — в 12,5 раза, пересылки телеграмм — в 6 раз, перевозки авиапочты — в 15 раз. Итак, за 15 лет лопнула рыночная утопия. «Страна попала в экспортно-импортную ловушку периферийности», — отметил В.Г. Хорос[12]. Произошла натурализация народного хозяйства. Сократилось рыночное и информационное пространство, созданное предшествующим общественным строем. Перемены инфраструктуры коррелируются со спадом промышленного производства[13], снижением качества жизни населения и, видимо, даже обгоняют их в соответствии с усилением регионализации. Разрушаются связи между регионами, городом и деревней, между родственниками и друзьями.

Как ни странно, концепция «ликвидационной экономики», разработанная А.Н. Анисимовым[14], не вызвала широкого отклика общественности. Между тем, ему удалось, используя системный подход, подвести предварительный, конечно, баланс итогов вхождения России на мировой рынок. К сожалению, он придаёт чрезмерное значение субъективному фактору: мнимой «некомпетентности» и якобы «невежеству» реформаторов. На самом деле, никакого недоразумения тут нет. А есть результат столкновения мобилизационно-распределительной экономики с иным цивилизационным качеством. Поэтому речь идёт не о каком-то бессмысленном «злодействе», а об адаптации, приспособлении российского социума к интересам метрополии, — о здоровом, ритмичном дыхании мирового рынка.

Отсюда следует особая роль второго уровня понятия глобализации — направленного социального действия. Возможны три его варианта.

2.1. Согласие с реально осуществляемым проектом мироустроения, выдвинутым «золотым миллиардом», и готовность принять в нем участие.

2.2. Использование конструктивных интеграционных процессов при строжайшем соблюдении собственной цивилизационной идентичности.

2.3. Изоляционизм.

Россия приняла первый вариант (2.1). Она вовлечена во власть надчеловеческих стихий, в глобальный рыночный шторм. Дикий рынок оказался тождественен хорошо организованному колониализму. Трансформация социального облика России принадлежит к деструктивному, дифференцирующему, стагнационному типу социального движения. Это, конечно, — продукт глобализации, результат вхождения в систему мирохозяйственных связей как неравноправного партнера, но не модернизация.

Китай выбрал второй вариант. Руководство КНР фактически без деклараций, разработало и противопоставило позитивную альтернативу с китайской спецификой империалистической версии глобализации[15]. Китайская научная элита адекватно оценила закономерности, не зависящие от сладкоречивых речей, глобального рыночного шторма, и выработала рекомендации, способные обеспечить конкурентоспособность своей экономики[16]. В КНР происходит ПОДЛИННАЯ МОДЕРНИЗАЦИЯ, соответствующая национальным интересам, активно используются позитивные возможности глобализации.

 

Трансформацию общества в РФ и КНР называют одинаково: «рыночные реформы». Но на самом деле эти разнокачественные, разнонаправленные социальные движения неотождествимы в принципе (кроме технико-экономических деталей). В терминах объясняющей (но не отождествляющей, рядоположенной) аналогии можно сказать: перемены приобрели характер социальных революций, изменивших формационную природу обоих социумов, но с прямо противоположными результатами.

Произошедшее еще не поддается пониманию наших соотечественников.. Однако им уже нужна парадигма общенационального спасения. Но надо принять факт перехода России на путь зависимого капиталистического развития, в зону периферийного (по отношению к метрополии) хозяйствования, её «скачка назад, в прошлое» как характеристику стартовой ситуации, исходной позиции при построении столь желанной стратегии. Тут уж придётся расстаться с массой идеологических штампов, шаблонов:

— «Реформы» (?)

— Реформы прекратились с 1991 г. Совершилась социальная революция: переход от одного социального качества (его называют «социализмом», не будем спорить о словах) к другому социальному качеству (его называют «рыночной экономикой», «капитализмом», «полуколониальной зависи­мостью»). Важны не термины. Важен факт смены формации, социально-экономического строя.

— «Кризис» (?)

— Происходит не «кризис» (как какое-то временное явление с предсказуемым завершением), а долгосрочный разгром нашей цивилизации.

— «Социальные эксперименты» (?)

— Не существует каких-то сверхразумных сил, «производящих эксперименты над Россией» для достижения или постижения какой-то сверхистины или сверхцели. Идет нормальный, вполне рациональный естественно-исторический процесс победы конкурентно-способного социума над неспособным. Аналоги есть: «опиумные войны» против Китая, разгром обществ индейцев Центральной и Южной Америки, крах Бенина в Африке и т. д.

— «Системный кризис» (?)

— Прежняя система (до 1991 г.) погибла. Если её нет, то о каком «кризисе» речь? Победивший неоколониалистский проект победоносно функционирует. Никаких признаков его ущербности и «кризисности» не наблюдается.

— «Смена курса реформ» (?)

— Представим себе гипотетически будто Сталин, получив от разведки план «Барбаросса»[17], обратился к Гитлеру с предложениями об усовершенствовании этого плана. «Курс реформ» и есть план «Барбаросса» сегодня. Можно ли его сменить или усовершенствовать?

Придется дополнить понятийный аппарат будущей парадигмы категориями «мнимой модернизации» (или «псевдомодернизации»), как в России, и «подлинной модернизации», как в Китае.

Но поиск совершенных дефиниций и моделей происходит не в вакууме, не в безвоздушном пространстве. В.И. Толстых правильно напоминает: «Развитой капитализм явно приватизирует идею глобализации… Неизбежно встает вопрос о смене парадигмы цивилизационного развития»[18]. Соответственно, публицистические оценки (А.Н. Анисимова, Т.В. Муранивского, А.В. Харламенко, Б.С. Хорева и др.), появившиеся в периодике, в корпоративном сознании специалистов отзвука не нашли и не случайно. Только недавно в работах В.А. Волконского, С.Ю. Глазьева, В.А. Красильщикова, Б.Ю. Кагарлицкого, Г.Г. Пирогова, Ю.И. Семенова, Н.А. Симония, В.В. Трушкова наметился переход к монографическому анализу реальных процессов, происходящих в России. Но поняты они могут быть только в геополитическом контексте. В глобальном сообществе людей в конце ХХ века произошли два потрясения, своего рода «тектонического сдвига» в системе геополитических координат:

Китай фактически покинул периферию мировой капиталистической системы. По социальному составу жителей он еще остается крестьянской страной, ибо большинство его жителей по-прежнему сельские труженики.  Но и по структуре и ВВП, и экспорта он перешел в категорию промышленных держав. Это — ещё далеко не «первый мир», но и не «третий». Заявления руководителей КНР о том, что «Срединное государство» по-прежнему принадлежит к развивающимся странам не более, чем дипломатическая тактика.

Россия и другие государственные образования, возникшие на территории Советского Союза, наоборот, стали зависимой периферией, частью «третьего мира» глобальной капиталистической системы.